Героический режим. Не для героев [СИ] - Геннадий Башунов

Я чувствовал себя лучше с каждой секундой. Судя по всему, я получил небольшое сотрясение мозга, выносливость была практически полной, а вот статы пострадали чудовищно, опустившись до уровня пяти-шести очков. Но вот с воображаемым щелчком поднялась выносливость. Всё хорошо, я не умер.

Я перевёл взгляд на сдавленно воющего от боли Михаила. Зря, второй рвотный позыв я уже не сдержал. Стоя на четвереньках и блюя, я клялся себе, что не посмотрю в ту сторону, пока раненого воина не перевяжут. И всё равно смотрел.

Бинтов у нас, естественно не было, и Алексей пользовался нарванными из чьей-то одежды лоскутами, короткими и плохо подходящими для такого дела. Вернее, руку или ногу затянуть ими было можно, но у Михаила пострадала ни рука и ни нога. Его левая часть лица превратилась в сплошную рану. Ему разрубило верхнюю челюсть у носа, нижняя челюсть была расщеплена на две части, и из щели болтался окровавленный язык.

— Выносливость не слишком сильно падает?

Отрицательное мычание. И снова сдавленные рыдания, издаваемые преимущественно носом. Я не видел, но был уверен, что Михаил рыдает. Да и кто бы не рыдал. Как страдал Костя, когда ему лечили лицо, а здесь разрублена кость.

Наконец Алексею кое-как удалось затолкать язык воина ему в рот и кое-как стянуть нижнюю челюсть. После он просто плотно наложил лоскуты воину на лицо, чтобы остановить кровотечение. Михаил больше не дёргался, но я слышал его стоны и видел, что его трясёт.

— За пару дней восстановишься, — ободряюще сказал ему Алексей.

— Да, на хер, пару дней, — прорычал Павел. Пока Алексей возился с воином, глава пати потушил пожар. Его лицо покрывала копоть, а левая щека опухла, судя по всему ожог. — Как бы пару лет здесь не проторчать.

— Угу, — хмыкнул Николай. — Мы, можно сказать, застали ублюдков со спущенными штанами, но вместо того, чтобы ухватить их за яйца, погрозили пальчиком и дали лёгкого пинка под зад. Лёха, к тебе это не относится, ты выше всяких похвал.

— Я знаю, — угрюмо сказал я.

Да, мы обосрались. Сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно — слишком много мобов здесь оказалось. И ещё не меньше трёх или четырёх десятков сейчас готовится к штурму. Причём, теперь они предупреждены и во всеоружии.

Но отражение штурма было не единственным вариантом. И я подумал об этом не один.

— Два варианта, — сказал Павел. — Или мы окапываемся здесь. Мало еды, много зелий и желание урыть всех засранцев. Или мы, поджав хвост, бежим в лес. Ждём другую пати, изводим мобов по одному… Что угодно. В общем, уходим в подполье. Снова придётся брать ворота… Но от голоду не подохнем.

— Время на нашей стороне, — произнёс Алексей. — Не настолько же мы круты, что умудрились пройти досюда. Дождёмся следующую пати.

— Дождёмся, конечно, дождёмся. Но где?

— Здесь. Второй раз ломиться в ворота — это слишком рискованно.

— Сидеть здесь практически без еды — тоже, — возразил Николай. — Тем более, мы вряд ли удержим ворота до подхода следующей пати. Придётся засесть где-нибудь в доме и ждать, пока они прорвутся сюда.

— Если начнётся штурм, устроим диверсию за воротами, — предложил я. Мне чертовски не хотелось уходить.

— Если нас просто не спалят.

— Не дадим.

— У тебя круговой обзор во все стороны?

Я скрипнул зубами.

— Ладно, — буркнул Павел. — Оба варианта одинаково хреновые. Голосование… Нет, хер вам, а не голосование. Уходим. Это приказ. Ждём, пока чуть-чуть не отойдёт Мишка, и уходим.

— Как бы нас отсюда не попросили, — медленно произнёс Владимир.

Я перевёл взгляд на крепость. Её ворота медленно открывались.

— Ну что ж, — делано весело произнёс босс. — Пожар потушили, пора убегать. На кой хрен я так старался?

— Просто ты неудачник, — угрюмо сказал Алексей.

— Возможно. Хорошая мысля приходит опосля, я догадался, что мы вряд ли удержим ворота только в тот момент, когда последний огонёк…

— Заткнитесь и бежим! — рявкнул Владимир.

Мы с ним грубо схватили Михаила и потащили к воротам. Наши друиды засыпали медленно спускающихся к нам латников кастами, воины прикрывали отступление. Мобы не торопились, они даже не пытались перейти в атаку, просто спускались быстрым шагом к воротам. Когда мы вышли за пределы деревни, противники побежали, но, достигнув ворот, просто их закрыли.

С первым штурмом мы облажались. Наверное, это с натяжкой можно было назвать победой, не поражением уж точно — потеряв одного человека мы уничтожили больше двадцати мобов. Но… никакого ощущения победы. Мы в меньшинстве, силы потрачены зря.

Стоны Михаила звучали как погребальный марш всем нам.

Занимался рассвет. Медленный, тягучий, он разбавил ночной мрак серым цветом. Никаких рассветных красок — тяжёлые тучи, моросящий дождь, холод. Просто серый становился всё светлее и светлее, пока не решил, что всё кончено, хватит одного из более светлых его оттенков. Тучи сужали этот мир, делали его таким тесным, как гроб, давящий со всех сторон своим замкнутым пространством. Я никогда не лежал в гробу. Но сейчас будто стоял одной ногой в нём.

Как и мы все.

Даже весёлое журчание ручья не привносило каких-то светлых красок. Единственное, что грело меня, это голова Топлюши, лежащая на моём плече. Уж ей-то точно вода не кажется отвратительной. Или, быть может, всё наоборот? Утопленница ненавидит её?

— Ты любишь воду? — спросил я.

— А ты любишь воздух?

— В смысле?

— В том, что я просто в ней живу. Мне не нравится вот такая вода. — Утопленница наклонилась и своей тонкой ладонью зачерпнула из ручья. — Серая. Мне больше по душе, когда она голубая и играет солнечными зайчиками. Но это тоже вода, и без неё мне никак.

Я грустно рассмеялся.

— Что смешного?

— Ничего. Просто ты права… а я…

— Что — ты?

— Не знаю.

Я действительно не знал. Я жив, я дышу. Всё не так плохо, как могло бы быть. Далеко не так. Но… человек, наверное, не может радоваться малому. Да, я жив, но радости никакой.

— Ты такой грустный, — тихо сказала Топлюша. — Кто-то умер? Твой друг?

— Умер. Не друг. Скорее даже враг, хоть он и не знал об этом. Просто… всё не так просто. Мы… нам… нас…

Вот так. Оставалось только сидеть и блеять. В голове ничего, только серость сегодняшнего дня.

— Я просто не хочу умирать, — сказал я, наконец.

— Смерть — это ещё не конец. Я же сижу с тобой.

— И что мне теперь тоже утопиться?

Кажется, это задело её. Но она всё равно сказала:

— Нет. Делай, что хочешь. Но это не такой плохой вариант. Мы останемся вместе. Навсегда.